Форум

Полезно иногда покопаться в залежах собственной библиотеки – чего только не отыщется! Вот недавно выудил из загашников книжку воспоминаний известного совецкого карикатуриста и конъюнктурщика Бориса Ефимова “Записки старого москвича”, вышедшую в издательстве “Московский рабочий” тридцать лет назад. Завалялась она у меня, должно быть, со студенческих ещё времён – но вот, только сейчас я на неё наткнулся. И очень пожалел, что не прочёл раньше. Творчество Ефимова я помню ещё с детских лет – в самом антисовецком из всех совецких журналов – в “Крокодиле” – он постоянно извращался со своими карикатурами на “империалистов” и прочих “агрессоров”. А в книжке своих воспоминаний тов. Ефимов делится запрещёнными приёмами журналистской борьбы, с головой выдаёт своего старшего брата Михаила Кольцова – рассказывает, как тот занимался сознательным обманом читателей, фальсифицировал факты, рассылал подложные письма… Короче, знакомит с “кухней” совецкой политической журналистики.

Приведу всего один эпизод из книги Ефимова. Специалистам в области

“ОТ РОДНЫХ И ЗНАКОМЫХ”

“Русский эмигрантский комитет устраивает в театре Елисейских полей публичное собрание в связи с присуждением писателю И. А. Бунину Нобелевской премии за литературу. Билеты продаются. Цена от 8 франков и выше”

Это объявление, затерявшееся среди пёстрых и крикливых рекламных, мюзик-холльных и театральных плакатов на парижской афишной тумбе, всё же привлекло моё внимание.

Цель затеи с чествованием Бунина была совершенно ясна: белая эмиграция жаждала примазаться к мировой славе талантливого русского писателя, погромче напомнить о своём довольно тусклом существовании. Меня разбирало любопытство: вздумалось увидеть в натуральном виде модели своих карикатур на белогвардейщину, посмотреть на все эти, по выражению Аркадия Аверченко, “осколки разбитого вдребезги”, приобретя билет за 8 франков, но отнюдь не выше.

В фойе небольшого фешенебельного театра “Шанз-Элинз” я осматриваюсь с ощущением человека, попавшего на съёмку историко-революционного фильма. Вокруг меня белогвардейцы в царских погонах, аксельбантах, с Георгиевскими, Владимирскими и прочими крестами на груди. Мелькают трёхцветные нарукавные шевроны Добровольческой армии, значки корниловского “ледяного похода”, шкуровской “волчьей сотни”, дроздовской дивизии, “союза галлиполийцев и тому подобных белобандитских землячеств. Суетятся великовозрастные “бойскауты” в голубых галстучках и с кружками для сбора пожертвований; прохаживаются взад и вперёд усатые и бородатые личности во фраках и с орденами на шее, как бы сошедшие со страниц чеховских рассказов; духовные особы в чёрных и белоснежных клобуках – и… вот оно, пожалуй, самое любопытное! – я смотрю на дородного розовощёкого старика с выхоленным клинышком бороды и вспоминаю захваченный деникинцами Киев 1919 года, расклеенные на стенах домов портреты “Главнокомандующего всеми вооружёнными силами Юга России генерал-лейтенанта А. И. Деникина”. И его же высокомерно-напыщенное обращение “К населению Малороссии”. Да, именно “Малороссии” – никакой Украины белогвардейская власть не знала и знать не хотела. М-да… Постарел Антон Иванович, но, честно говоря, не утратил сходства с сатирическими плакатами гражданской войны, и в частности, выпускавшимися при моём участии мастерской ЮГРОСТА…

Звонки возвещают начало “публичного слушания”, и я, держась в стороне, пропускаю мимо себя помпезное шествие белоэмигрантского “высшего света”, дефилирующего в зрительный зал.

Своё восьмифранковое место я нашёл в последних рядах балкона. Говор в театре постепенно затих, воцарилось торжественное молчание, и невидимый оркестр заиграл… “Боже, Царя храни!”. Все встали.

“Новое дело, - лихорадочно соображал я, - вставать при звуках царского гимна… Только этого не хватало советскому журналисту. А не встанешь, будет скандал, попадёшь в газеты, не оберёшься неприятностей. В посольстве и в редакции скажут: а кто вас просил идти на это сборище? И будут правы. Как же быть?”

Эти мысли молнией промелькнули в моей голове. Проклиная любопытство, которое привело меня в “Шанз-Элизе”, сделав вид, что целиком поглощён изучением программки и низко над ней склонившись, я не отделился от сидения. На меня тотчас устремились подозрительные взгляды соседей, кто-то было заговорил угрожающим тоном, но спереди возмущённо зашикали, так как звучали уже последние такты музыки, и, шурша, двинулся занавес, открывая многолюдный президиум собрания.

Бунин, одетый во фрак, сухощавый и лёгкий, без знакомой по старым портретам чеховской бородки, с иронически-снисходительным выражением чисто выбритого лица, уже поднимался из партера на сцену. Зал разразился аплодисментами. Известный в своё время адвокат, влиятельный деятель кадетской партии В. Маклаков, изящно картавя, начал приветственную речь…

На другое утро Кольцов с интересом выслушал мой рассказ о собрании в “Шантэ-Элизэ”

А господина Семёнова там не было? – спросил он.
Чёрт его знает. Может, и был. Я ведь даже не знаю, какой у него вид.
Скоро у него будет довольно бледный вид, - сказал брат, хихикнув, - я тут приготовил ему… один финик.
И он показал мне написанное от руки письмо за подписью “твоя Лиза”. Письмо это было тут же вложено в конверт с адресом газеты “Возрождение”, отвезено в Сент-Уанский пригород Парижа и там опущено в почтовый ящик.

Здесь необходимо вернуться немного назад, чтобы объяснить читателю, кто такой господин Семёнов и почему им заинтересовался Кольцов. Это необходимо для рассказа об одном из любопытнейших кольцовских фельетонов, родившемся буквально на моих глазах, неотразимом снайперском ударе по белогвардейской газете “Возрождение”.

Сей малопочтенный орган печати, выделявшийся даже среди других белых газет своим оголтелым черносотенством и зоологической ненавистью к Советской стране, систематически печатал клеветнические бредни о якобы происходящих в СССР ужасах – голоде, людоедстве, разрухе, терроре и беспрерывных восстаниях против “держащейся на волоске” Советской власти.

Эти мутные потоки лжи и грязи не раз вызывали возражения и протесты французских прогрессивных кругов. Дошло до того, что виднейший политический деятель Франции Эдуард Эррио публично выразил своё возмущение лживостью поставляемой "Возрождением" информации и намекнул, что "информация” эта, по его мнению, высосана из пальца под диктовку германских фашистов.

Редактор “Возрождения”, некто Семёнов, разразился в ответ наглым и вызывающим “Открытым письмом Эдуарду Эррио”, упрекая его в легкомыслии и безответственности (!). “Беспочвенным суждениям Эррио” белогвардейский борзописец противопоставил свои “абсолютно точные и проверенные источники осведомления” – частные письма из России, которые-де пишут люди ему, Семёнову, хорошо известные: “наши родные, друзья, знакомые”.

После столкновения с Эррио “Возрождение” окончательно обнаглело, и душераздирающие “письма из России” стали появляться одно за другим, чуть ли не из номера в номер.

Доставка утренних газет, в том числе и “Возрождения”, в кольцовский номер лежала на моей обязанности. Дело в том, что во избежание лишних расходов, я поселился не в отеле “Ванно”, а в нескольких кварталах от него, в здании советского полпредства на улице Гренелль. Там меня приютил в своей пустующей квартире (семья временно уехала в Советский Союз) наш торгпред, старый участник Гражданской войны М. Г. Гуревич.

Какая сволочь… - пробормотал он. – А что, если…
Кстати, Мышонок, - сказал я, - вот какое дело. Сейчас я видел афишу, что эмигранты устраивают послезавтра чествование Бунина по поводу присуждения ему Нобелевской премии. Как ты думаешь, не сходить ли мне на это зрелище? Или не стоит туда соваться?
Бунин? – рассеяно сказал брат. – Что ж, отчего не сходить? Увидишь всю белогвардейскую шатию. Пойди, пойди… Гм…
Мысли его были чем-то заняты.

Примерно на второй или третий день после отправки письма “Лизы” оно появилось в газете, редактируемой господином Семёновым. Белогвардейский карась не замедлил проглотить наживку, и сам того ещё не зная, болтался на удочке большевистского журналиста.

Как только этот номер “Возрождения” очутился в руках Кольцова, он продиктовал короткий, полный сарказма фельетон, через пару дней напечатанный в “Правде” под названием “От родных и знакомых”. Пересказывать своими словами этот фельетон я не стану, лучше приведу полный кольцовский текст:

“Выйдя утром на угол к газетному киоску, я протянул в окошечко пятьдесят сантимов и твёрдо сказал:

“Ля ренессанс рюсс”, силь ву пле.
Старушка порылась в бумажных кипах, дала мне номер “Возрождение”, ежедневная газета. Редактор Ю. В. Семёнов. И на второй странице посередине на видном месте было напечатано это письмо.

Небольшое письмо. Небольшое, но жуткое. В тридцати строках – и кошмары голода, и умирающий сын, и бунт с разгромом советского автомобиля на главной улице большого города, и безработица, и закрытие металлургических заводов, и семейная трагедия, вызванная ужасами большевистского режима.

Не густо ли всё это вместе, всё сразу?

Нет, для “Возрождения” это в норме. Информацию о советской жизни “Возрождение” даёт весьма-весьма насыщенно. Такую, чтоб дух спирало.

…Белогвардейский господин Семёнов считает и публично заявляет, что не по плечу Эдуарду Эррио тягаться с ним, с Семёновым, по части верной информации о Стране Советов. В распоряжении Эррио никаких настоящих материалов и документов нет и не может быть. У Семёнова же есть, слава Богу, русский язык, есть превосходное знание советской жизни по советской же прессе, подлинные письма подлинных, живых, хорошо известных Семёнову людей, его родных, друзей, знакомых.

…Чудовищные рассказы очевидцев, приезжих, проезжих, душераздирающие письма из глубины страны сыплются без перерыва. И вот оно, это очередное письмо, на второй странице посредине в номере 3102 белогвардейского органа.

“Возьми меня отсюда, родной. Не могу больше держаться. А Серёжа умирает, без шуток, поверь. Держался до августа кое-как, но больше держаться не может. Если бы ты был, Лёша, здесь, ты понял, ощутил бы весь ужас. Большевики кричат об урожае, а на деле – ничего, на деле – гораздо голоднее даже стало, чем раньше. И что самое страшное: терпя, страдая, не видишь слабейшей надежды на улучшение. Как билось сердце тридцатого августа, когда на Садовой я увидела у здания городской тюрьмы толпу, разбиравшую автомобиль Наркомпрода, услышала яростные, злые крики: “Хлеба”, но едва показался броневик, как толпа разбежалась, словно зайцы. Алексей, не верь газетам, пойми, что наш чудесный Екатеринослав вымирает постепенно, и чем дальше, тем хуже. Алёша, мне известно, что ты женился. Пусть так, Алёша. Но всё-таки, если ты человек, если помнишь старую любовь, выручи, умоляю, меня и Сережу от голодной смерти. Я готова полы подметать, калоши мыть, бельё стирать у тебя и жены. Юрий продался, устроился недавно контролёром в Укрвод, он лебезит передо мною, вероятно ему страшно что я выдам его прошлое. Все екатеринославские без конца тебе завидуют. Масса безработных, особенно учителей, потому что школы областной центр сильно сократил. Большинство здешних металлургических заводов стоят, закрыты на зиму. Серёжа большой, но помнит своего отца. Он быстро растёт.

Целую, твоя Лиза”.

Что это за письмо, господин Семёнов? Какая такая толпа разбирала автомобиль Наркомпрода? Какой автомобиль, какого Наркомпрода? Ведь вы же неизмеримый труд положили на изучение советской печати. Вам ли не знать, что Наркомпрод уже ровно десять лет, как не существует!

Заводы – какие такие металлургические заводы закрылись? Вам ли, изучая советскую прессу, не известно, что оная пресса, не довольствуясь круглосуточной работой всей металлургической промышленности, торопит с окончанием постройки гигантов металлургии?

Откуда это письмишко у вас, достоуважаемый редактор? От ваших родных? От друзей? От ваших знакомых? Во всяком случае, от людей, которых вы хорошо знаете? Не расскажете ли вы нам, месье Семенофф?

Нет, вы не расскажете. Вы откажетесь сообщить пути получения вами информации из недр Советского Союза. Вы сошлётесь на редакционную тайну и на страшную кару, которая может постигнуть бедную Лизу, поведавшую вам своё горе в большевистских когтях. Вы не скажете. Но тогда придётся сказать мне…”.

Далее Кольцов кратко, точно и вразумительно рассказывает о том, как было сочинено, оформлено и отправлено в редакцию “Возрождения” письмо “Лизы” для публичной проверки и разоблачения методов наглого обмана, лжи и цинизма, с которыми газета печатает всякую белиберду, лишь бы она была направлена против Советской страны.

Фельетон “От родных и знакомых” заканчивается так:

“…Письмо имеет и ещё одну небольшую особенность, которой я позволю себе позабавить читателей. Если прочесть первую букву каждого пятого слова письма, получается нечто вроде лозунга, которым украсила свой номер 3102 сама редакция “Возрождения”: “Наша белобандитская газета печатает всякую клевету об СССР”.

Составить такую небольшую криптограмму нам не стоило никакого труда, ибо мы мало заботились о смысле и логике письма. Только побольше бы ужасов – господин Семёнов напечатает непременно.

И вот какова система связи и осведомления газеты “Возрождение” о советской действительности, осведомления, которым она бахвалится перед Европой. Недавно редакция “Ренессанса”, собрав кипу каких-то “подлинных писем и человеческих документов” об ужасах советской жизни, направила их в Лигу Наций, без всякого, впрочем, результата. Мы убедительнейше просим редакцию дослать и это, новейшее, появившееся в “Возрождении” “подлинное письмо”! Нисколько оно не будет хуже, чем предыдущие.

Всего хорошего, господин Семёнов. Приятного аппетита. Пишите.”

Нетрудно себе представить оглушительный эффект этого фельетона. Не было ни одной парижской газеты, не исключая и правых, которая не отдала бы должное изобретательности советского журналиста, так убедительно разоблачившего бездарную и злобную клевету белогвардейцев. Злорадно хихикали в кулак даже кое-какие белоэмигранты – конкуренты “Возрождения” из милюковских “Последних новостей”.

Борис Ефимов,

“РАССКАЗЫ СТАРОГО МОСКВИЧА”,

Изд. “Московский рабочий”, 1981 г.

Короче говоря, обыкновенная совецкая подлость. У местечковой рвани Ефимова и Кольцова, безусловно, своеобразное, специфическое чувство юмора. Подленькое такое, гаденькое…

http://community.livejournal.com/antisovetskie/109697.html