Форум

"Положение госпиталей осенью 1944 г. достигло катастрофического состояния"

Журнал «Власть» № 24 (877) от 21.06.2010

Тяжелейшая ситуация, в которой находилась советская медицина в начале Великой Отечественной войны, казалось, должна была улучшиться после перехода Красной армии в наступление. Однако, как выяснил обозреватель "Власти" Евгений Жирнов, этого не произошло, даже когда в войне наступил перелом.

"Действительное положение гораздо хуже"
Как показал поиск в архивах, нарком здравоохранения СССР Георгий Митерев, описывая в докладе Молотову бедственное положение тыловых госпиталей в 1943 году, по всей видимости, не стал упоминать о том, что выходило за пределы его компетенции,— о фронтовых медсанбатах и госпиталях, находившихся в подчинении Главного военно-санитарного управления (ГВСУ) РККА. Там, несмотря на все, что говорилось по радио и писалось в газетах о переломе в ходе войны, никакого перелома не наблюдалось. Практически любая проверка наряду с констатацией героической работы отдельных врачей, медсестер и санитаров, как правило, выявляла совершенно чудовищные факты.

В марте 1943 года комиссия, направленная секретарем ЦК ВКП(б) и председателем Всесоюзного комитета помощи раненым Андреем Андреевым на Калининский фронт, описывала процесс эвакуации бойцов в медико-санитарные батальоны (МСБ) и далее в тыл:

"От передовой линии до МСБ раненые эвакуируются пешком, с попутным автотранспортом или на лошадях. Нечетко отсортировываются по виду транспортировки. Раненые бойцы 113 полка с осколочными ранениями головы вместо транспортировки сидя были направлены пешком. В МСБ раненые не всегда попадают в надлежащие условия. Так, МСБ N 4 крайне ограничен в помещениях и имеет только две палатки типа ППМ. Раненые размещены скученно, особенно тяжелые нетранспортабельные. Штат МСБ не укомплектован, отсутствует три хирурга. Плохо с питанием (недостатки снабжения)... Из МСБ N 4 были отправлены три раненых бойца, которые по дороге, не достигнув следующего этапа эвакуации, замерзли. Санпропускника в МСБ нет, раненые отправляются без санитарной обработки".

Отправка в тыл выглядела ничем не лучше. Тех санитарных поездов, которые показывали в кино, с операционными, перевязочными и многочисленным квалифицированным персоналом на всех раненых, попросту не хватало. Не хватало даже рейсовых санитарных летучек — поездов не с пассажирскими, а утепленными товарными вагонами — теплушками. И подавляющее большинство пострадавших бойцов, как и в 1941 году, отправлялось в тыл в необорудованных товарных вагонах. Председатель Московского городского комитета помощи раненым Соколов в январе 1943 года докладывал Андрееву, что он увидел во время приемки таких поездов в столице и услышал от бойцов и командиров:

"За последнее время в Москву прибывает значительное количество раненых с Калининского фронта. Прибывающие раненые с возмущением рассказывают о чрезвычайно плохом медицинском и хозяйственном обслуживании на пути их следования. Проверкой установлены факты, когда раненые прибывают в Москву через 20-25 дней после ранения. Перевязки, как правило, задерживаются в связи с длительной транспортировкой и не производятся в течение 8-10 дней. Вагоны для перевозки раненых не оборудованы, хозинвентарь отсутствует, количество медицинского персонала недостаточно, и его работа на пути следования не организована.

В качестве примера можно привести состояние летучек N 759 и N 674. Летучка N 759 (нач. военврач II ранга Зильберберг) находилась в пути 4 дня. С летучкой прибыло 730 чел. раненых, из них 560 лежачих. Обслуживающего персонала было 33 чел.: 1 врач (начальник поезда), 1 военфельдшер, 4 медсестры и 27 санитаров. Летучка совершенно не оборудована для перевозки раненых: нет полностью нар, матрацев, сена, подушек, одеял; отсутствуют чайники для кипятка и кружки, не хватает ведер для воды; для раненых нет суден, мочеприемников или ведер, которые можно использовать вместо них. Раненые вынуждены использовать консервные банки.

Многие раненые доставлялись к месту лечения методом самовыхода
Медицинское обслуживание поставлено в пути неудовлетворительно. Красноармеец Лунев с ранением заднего прохода прибыл в Москву без повязки. Красноармеец Иванов, имеющий перелом бедра, прибыл с шиной, совершено свернутой на сторону. В 25-м вагоне раненые не могли добиться питьевой воды, ехали в нетопленом вагоне, хотя дрова были. Начальник поезда вагоны не обходил и мер не принимал.

Питание организовано плохо. Все раненые независимо от тяжести ранения получали на руки сразу на весь день сухой паек. Паек был ниже нормы, полагающейся по форме N 10 и N 12. 29 декабря на весь день было выдано на человека 500 гр. сухарей, 25 гр. сахара, 100 грамм консервов и 200 гр. концентрата. В вагоне N 25 были факты продажи санитаром Васильевым табака и соли и покупки водки.

1 января в Москву прибыла санлетучка N 674. Начальник — военврач III ранга Вишневская, зам. по политчасти — красноармеец Титов. Летучка прибыла со ст. Жарковская. Все вагоны находились в антисанитарном состоянии. Раненые лежали на полу вагонов, на грязной и мокрой соломе, без носилок. Одеял не хватало. Судна и мочеприемники для тяжелобольных отсутствовали. В каждом вагоне было только по одной кружке для питья. Кружки грязные, в копоти. Ведер для воды не хватает. Чай заваривался в ржавом ведре. За неимением посуды для воды раненые таяли снег в консервных банках. В беседе с ранеными выяснилось, что продукты питания выдавались не полностью и ниже полагающейся нормы. Пища выдавалась без всякого учета категорий ранения. Тяжело раненным выдавались сухари, концентраты (пшено), которое не в чем было варить. Все раненые заявляют о том, что они всю дорогу голодали.

Аналогичные факты обнаружены в санлетучках N 675 и N 653".

Могло показаться, что подобное происходило из-за нерасторопности или безответственности медицинских руководителей отдельно взятого фронта. Однако записка Соколова рассеивала иллюзии. В ней говорилось:

"По вопросу безобразного состояния летучек, прибывающих с Калининского фронта, вызывался зам. начальника Главного санитарного Управления Красной Армии — бриг. врач т. Ходорков, который к данным фактам отнесся безразлично, заявив с пренебрежением, что они являются "мелочью" и что действительное положение на ряде фронтов с транспортировкой раненых гораздо хуже. Тов. Ходорков заявил, что направление раненых в тыл в необорудованных поездах вызвано тем, что санитарные поезда и рейсовые летучки задерживаются на путях и не продвигаются органами ВОСО (военные сообщения.— "Власть")".

Помещения, занятые госпиталями, снаружи часто выглядели лучше, чем изнутри
Ситуация в тыловых эвакогоспиталях тоже не могла никого обрадовать. Даже в относительно благополучных медучреждениях, созданных на базе профсоюзных домов отдыха и санаториев и обеспечивавшихся, как неоднократно подчеркивалось, всем необходимым теми же профсоюзами, ситуация была катастрофической. Горьковский обком ВКП(б) в апреле 1943 года провел проверку эвакогоспиталей в области и сообщил Всесоюзному центральному совету профсоюзов о госпитале N 2842 профсоюза железнодорожников:

"Госпиталь организован на базе дома отдыха ЦК ж. д. в июне 1941 г. и находится в 150 км от Горького по ж. д. и в 5 км от ст. Бобыльская. Дорога очень плохая, проселочная. Профиль госпиталя хирургический для легкораненых. Количество коек — 200. В момент обследования в госпитале — 280 чел., добавочными койками заняты зал, часть столовой, коридоры и даже сцена. В палатах скученность, из-за невозможности поставить кровати часть больных спит на стульях... Палаты, коридоры и подсобные помещения грязные, закопченные, в уборных и в некоторых коридорах и палатах потолки протекают, полы во многих помещениях требуют капитального ремонта. В госпитале катастрофическое положение с водоснабжением. В момент обследования в госпитале не было воды даже для умывания больных. Госпиталь получает воду путем подачи ее из реки при помощи насоса, приводимого в движение электрическим движком. Движок требует капитального ремонта, постоянные аварии с ним лишают госпиталь воды и света. Всю зиму госпиталь освещался коптилками. Из-за отсутствия электричества не работал физиотерапевтический кабинет. Из-за отсутствия воды нарушался график мытья больных и смены белья. Летом электричества совершенно не было из-за отсутствия горючего для мотора".

И все же бытовые недостатки не шли ни в какое сравнение с тем, что в хирургическом госпитале не было ни надлежащего оборудования, ни хирургов:

"Рентгена в госпитале нет. Для рентгеноснимков и просвечивания больных госпиталь должен направлять в город Арзамас (10 километров проселочной дороги и 35 кил. по ж. д.). Это настолько затруднительно, что врачи больных совершенно не направляют на рентген... В госпитале имеется 5 врачей, из них один, нач. госпиталя, невропатолог, окончил мединститут в 1938 г., имеет 2,5 года клинического стажа, другой, нач. отд., врач-терапевт, имеет 6-летний стаж, третий — ординатор-педиатр выпуска 1941 г., четвертый — стоматолог, молодой хирург, пятый — ординатор-терапевт выпуска 1938 г... Хирургическая квалификация врачей слабая. В момент обследования в госпитале находятся 2 больных с паховой грыжей, в течение 2-х недель больные лежат неоперированными, так как ни один из врачей госпиталя не в состоянии сделать этих операций. В госпитале нет ведущего хирурга. До февраля месяца к госпиталю был прикреплен консультант-хирург из соседнего госпиталя НКЗдрава, который бывал в госпитале один раз в неделю, в феврале месяце из-за болезни консультант госпиталя не посещает... В момент обследования в госпитале находится ряд тяжелых больных, не соответствующих его профилю. В день нашего приезда умер больной Ермолаев, поступивший в госпиталь 2 недели тому назад с ранением черепа. Больной погиб после операции (трепанация черепа), проведенной по поводу абсцесса мозга нач. госпиталя т. Пантелеевым... Больной Бублик в тяжелом состоянии находится в госпитале с открытой формой туберкулеза. Истории болезни ведутся плохо, анамнез часто заполняется неграмотно медсестрами. Например, записано: "перенес не помнит что", "болит желудок не знает чем" и т. п.".

Санитарный поезд с агитационной открытки (на фото) несколько отличался от обычного
И все же госпиталь N 2842 был еще из лучших. В нем, несмотря на грязь в пищеблоке, вполне прилично готовили, и бойцы не жаловались на голод и не мерзли зимой. А вот из Кировской области в ЦК докладывали:

"Преобладающее большинство госпиталей к зиме не готово. Помещения не отремонтированы, окна в палатах не оклеены, санпропускники не отремонтированы, печи не просматриваются, в палатах дымно, уборные и коридоры не отеплены, на полах лед, больные падают. В ЭГ 3469 (Луза), в 7 отделении, крыша течет, нет отливной ямы, вода из санпропускника течет на улицу... Госпиталя, как правило, топливом не обеспечены. В ЭГ 3469 (Луза) ранбольные спалили заборы населения, в другом ЭГ в качестве топлива были использованы заборы и чердачные перекрытия".

Там же наблюдались беспрестанные перебои с питанием больных. Отправленные госпиталям вагоны с продуктами шли крайне медленно и временами терялись в дороге. Поэтому каждый госпиталь держал на армейском продскладе в Кирове своих "толкачей", чтобы обеспечить хотя бы минимальную регулярность поставок. Но и это был не худший вариант. Секретарь Воронежского обкома ВКП(б) В. Тищенко докладывал в Москву:

"В Воронежской области дислоцируются госпитали Юго-Западного и Воронежского фронтов... Группа Борисоглебских госпиталей была передана из состава Воронежского фронта в Юго-Западный фронт. Продскладом Санитарного управления Воронежского фронта этим госпиталям были выданы при переходе продукты на 10 дней — до 1 января 1943 года, а Санитарное управление Юго-Западного фронта впервые выдало им продукты 23 января. Таким образом, 23 дня января месяца эти госпитали жили запасами и совершенно не имели жиров, сахара, мяса, крупы и других продуктов питания. Наряда на сахар и мясо для указанных госпиталей нет до настоящего времени. Такая неповоротливость Упродснаба Красной Армии недопустима".

Санитарный поезд с агитационной открытки несколько отличался от обычного (на фото)
Как и недостатки в снабжении, недостатки в лечении наблюдались всюду, за исключением тех госпиталей, где работали лучшие и опытнейшие врачи. А их, как и прежде, остро не хватало. Как только по мере передвижения фронта на запад госпитали переходили из подчинения Наркомата обороны в Наркомздрав, знающие специалисты чаще всего покидали их, отправляясь ближе к фронту. Как говорилось в документах, главной причиной было нежелание терять воинское звание и полагавшийся к нему гораздо более весомый, чем у гражданских врачей, паек.

Заместитель начальника Военно-санитарного управления Северо-Западного фронта по политчасти полковой комиссар Бондарев докладывал политуправлению фронта:

"Доношу, что с момента передачи госпиталей из системы НКО в систему НКЗ (по Ярославской и Костромской группе) значительно ослабла дисциплина как среди раненых, так и среди личного состава. Конкретные факты: В ЭГ 3016 больной лежал в госпитале более двух месяцев, и у него не был обнаружен туберкулез легких. В ЭГ 3019 у больного Быкова врачи не заметили гнойный плеврит. В ЭГ 3354 у больного Варшавского просмотрели гнойный плеврит и гнойный перикардит. В ЭГ 1900 во время операции оставили в брюшной полости марлевую салфетку, больной умер 26 сентября от перитонита. В ЭГ 4921 палаты не имеют ночного освещения, даже нет коптилки. Раненый Гудков в потемках, пробираясь в уборную, оступился и упал, при падении ушиб сломанную руку, в результате открылось сильное кровотечение, от которого раненый погиб".

Подобные сообщения содержались практически в каждом докладе о состоянии госпиталей, приходившем с мест в Москву. Из Тамбовской области Андрееву, к примеру, докладывали:

"В госпитале для лечения кожно-венерических заболеваний до сих пор не восстановлена канализация, поэтому больные заразного и незаразного отделений пользуются общей уборной. Здесь же больные пьют воду из общего крана потому, что в отделениях нет бачков для питьевой воды... Отдел эвакогоспиталей областного отдела здравоохранения до сих пор не имеет главного хирурга. Госпитали НКЗ только на 55% укомплектованы врачами и на 75% — средним медицинским персоналом. Многие врачи пришли в госпитали без достаточной подготовки, с небольшим опытом практической работы. Врачи эвакогоспиталя 5359 не умеют накладывать кокситные гипсовые повязки, еще не овладели техникой переливания крови. В ряде случаев медсестры операционных и перевязочных нарушают правила асептики и антисептики".

Ко всем прочим бедам в подавляющем большинстве госпиталей продолжались проблемы с медикаментами и самым простым медицинским оборудованием.

"Почти во всех госпиталях,— говорилось в том же докладе из Тамбова,— ощущается недостаток в предметах ухода: не хватает подкладных суден, мочеприемников, термометров. В эвакуационном госпитале N 5359 (Наркомздрава) нет ни одного подкладного судна, а в инфекционном госпитале N 5363 недокомплект 25 подкладных суден".

За донорский паек многим приходилось биться до последней капли крови
"В госпиталях,— писал в донесении полковой комиссар Бондарев,— недостаточное количество таких ходовых предметов ухода, как подкладные судна, мочеприемники, клеенка, кислородные подушки, термометры, шприцы и т. д.".

А во время весенней и осенней распутицы ситуация даже во фронтовых медсанбатах становилась катастрофической:

"Дороги развезло — ни проехать ни пройти,— вспоминал выдающийся советский хирург Владимир Кованов о весне 1943 года на фронте.— А у нас скопилось более 300 тяжелораненых. Вывезти их никак не удавалось: машины, не доходя до госпиталя, застревали. Мы оказались как на острове, отрезанные от продовольственных баз и фронтовых госпиталей. Через связных посылали тревожные сигналы в тыловые учреждения армии и фронта. Однако результатов не было. С перевязочными материалами и медикаментами мы еще как-то выходили из положения, а вот с продуктами дело обстояло плохо. Местное население тоже ничего не имело, гитлеровцы выгребли все подчистую. Сердце сжималось, когда приходил в палатку к тяжелораненым. Все было сделано как надо, рана обработана хорошо, больной должен поправиться, а у него сил не хватает побороть изнуряющую инфекцию. Мы всеми средствами старались спасти раненых, собирали хвою, варили отвар, однако это не помогало. И неожиданно я вспомнил прочитанное где-то: на Крайнем Севере люди нередко пьют свежую кровь оленя, особенно охотники, которым в суровую зиму подчас приходится жить впроголодь. Мелькнула мысль: а что если попробовать провести эксперимент? У нас оставалось несколько быков, предназначенных для убоя. Взяли у быка несколько стаканов крови и дали тяжелораненому. Его мутило от одного ее вида и запаха. Пришлось сдобрить кровь пряными веществами и добавить несколько граммов спирта. Получилось нечто вроде "ликера". На этот раз раненый выпил и даже губы облизал от удовольствия. С этого и началось. Мы стали брать у быков кровь и поить ею раненых".

А там, где медикаменты имелись в относительном достатке, возникала другая проблема. В целях экономии ресурсов еще до начала войны список медикаментов, используемых в армии, резко ограничили. Начальник ГВСУ Ефим Смирнов писал в мемуарах:

"Второй пленум ученого совета, состоявшийся в декабре 1940 года, предложил оставить на военное время одну вместо двух существовавших в мирное время норм потребности в медикаментах. Она включила 89 наименований в расчете на 1000 человек... Существовавшие нормы на 100 человек в войсковых частях, включавшие 163 наименования медикаментов, и на 1000 человек, обращавшихся за медицинской помощью в гарнизонные поликлиники и получавших медикаментозную помощь, из номенклатуры в 205 наименований медикаментов были упразднены".

А после начала войны ограничили и список выпускаемых лекарств. Так что раненых лечили не тем, что требовалось, а тем, что имелось в наличии. А тех из них, кто понимал это и выражал недовольство, из рук врачей передавали в руки чекистов. Секретарь ЦК КП(б) Азербайджана Чеплаков в июле 1943 года сообщал в Москву:

"В эвакогоспитале 1544 боец Трофимов выразил лечащему врачу недовольство по поводу лечения и потребовал дать ему "хорошую мазь", какой его лечили немцы в бытность его в плену. Трофимов разоблачен как немецкий шпион и взят под стражу".

Привыкшие ко всему фронтовики умудрялись выздоравливать даже в условиях тылового госпиталя
Многие недостатки в работе госпиталей, безусловно, объяснялись тяжелейшими условиями войны. Во время крупных фронтовых операций, как свидетельствуют документы, количество раненых в два-три раза превышало предельную емкость и фронтовых и тыловых медучреждений. Госпитали постоянно передислоцировались, занимали полуразрушенные и абсолютно неприспособленные помещения, что также создавало массу проблем со снабжением и лечением. Но это, однако, никак не объясняло постоянно ухудшающееся состояние тыловых эвакогоспиталей. В канун нового, 1945 года начальник ГВСУ Смирнов писал наркому здравоохранения Митереву:

"В связи с прогрессирующим ухудшением материального положения эвакогоспиталей НКЗ и ВЦСПС Среднеазиатских республик считаю необходимым довести до Вашего сведения нижеследующее:

1. Материальное положение госпиталей НКЗ и ВЦСПС Узбекской, Казахской, Киргизской и Таджикской ССР осенью 1944 г. достигло катастрофического состояния:

а) здания госпиталей не ремонтировались в течение 3-х лет, в результате некоторые госпитали (Самарканд, Джалал-Абад) из-за аварийного состояния зданий частично свернули свою работу;

б) транспорт госпиталей находится в плачевном состоянии и не обеспечивает минимума хозяйственных потребностей госпиталей;

в) снабжение ряда госпиталей водой и электроэнергией происходит с перебоями (Самарканд, Каган);

г) абсолютно нетерпимым является состояние снабжения госпиталей мягким инвентарем. Во всех госпиталях количество белья достигает 1-1,5 комплекта на койку, да и то крайне ветхого и изношенного. В некоторых госпиталях (Семипалатинск) обеспеченность бельем еще хуже. Полотенца отсутствуют. Большинство больных получают только одну простыню, многие лежат прямо на матрацах. Нательных рубах для всех больных не хватает. Даже офицеры не получают нательных рубах и постельных принадлежностей. Госпитальная обувь отсутствует. Больные ходят босиком в дворовые уборные и с грязными ногами ложатся в постели. Госпитальных халатов очень мало;

д) во всех госпиталях не хватает и столовой посуды, раненых кормят в 3-4 смены;

е) снабжение госпиталей медицинским имуществом чрезвычайно скудное. Наблюдается хронический голод на перевязочный материал, гипс и средства наркоза. Во многих госпиталях из-за отсутствия трубок, пленок, химикалий не работают рентгенкабинеты. В ряде госпиталей (Семипалатинск, Лениногорск)... не проводится хирургических операций из-за отсутствия марли и эфира".

Документы свидетельствовали, что проблемы среднеазиатских госпиталей отнюдь не локальные. В апреле 1945 года, например, начальник политотдела местного эвакуационного пункта (МЭП), распределявшего раненых по госпиталям Наркомздрава и контролировавшего ход лечения, гвардии подполковник Поспелов писал в ЦК Андрееву:

"В госпиталях Наркомздрава, входящих в систему МЭП-34, расположенных в Каменец-Подольской и Винницкой областях УССР, в настоящее время находится на излечении свыше 16-ти тысяч раненых бойцов, сержантов и офицеров Красной Армии. Однако лечение раненых находится на низком уровне вследствие того, что в госпиталях совершенно нет врачей необходимых специальностей. Так, например, в госпиталях NN 1289 (г. Проскуров), 5847 (Каменец-Подольск), 5965 (г. Винница) в настоящее время находится на излечении свыше 100 глазных раненых (помимо других), но в этих городах и в МЭП 34 нет ни одного хирурга-окулиста. В госпиталях NN 5335 (г. Проскуров), 5847 (г. Каменец-Подольск) и 2648 (г. Винница) имеется 150 раненых в челюсть, между тем ни в этих госпиталях, ни в МЭП 34 нет ни одного хирурга этого профиля. Такое же положение с нейрохирургами, урологами, ларингологами и венерологами. В госпиталях NN 6064, 5957, 3759, 1232, 5338, 3264, 3946 и 5940 совсем нет ведущих хирургов, а имеющиеся врачи вовсе не имеют хирургической практики, между тем в этих госпиталях на излечении находится свыше 4000 раненых. Требования начальника МЭП 34 подполковника м/с тов. Жукова, мои личные обращения в Главсанупр, Наркомздрав СССР (полковнику Бархатову), в Санотдел Киевского Военного Округа, Наркомздрав УССР не дали результатов".

Самое неприятное заключалось в том, что врачи были. Но кого-то из них на всякий случай держало при себе военное командование, кого-то не отпускали областные здравотделы и республиканские медицинские руководители. Получалось, что раненые с их проблемами абсолютно не волновали чиновников на всех уровнях власти. Кроме разве что секретаря ЦК Андреева и его небольшого аппарата, именовавшегося Всесоюзным комитетом помощи раненым. Они отвечали перед Сталиным за состояние госпиталей, но при этом почти ни на что реально не влияли. Андреев как глава комиссии партийного контроля мог привлекать провинившихся к партийной ответственности. Но тогда бы пришлось исключать тысячи ответственных работников.

Медсанбатовские аптеки первыми смогли оценить решение ученого совета Главсанупра РККА об урезании норм потребления медикаментов
Сотни тысяч солдат и офицеров Красной армии из-за ранения стали инвалидами. Но только в считаных областях при госпиталях организовывались курсы, на которых они могли получить специальность, соответствующую новому положению,— счетовода, часовщика, радиомеханика и т. д. А изготовление протезов иначе как издевательством над инвалидами войны не назовешь. Например, на всю Восточную Сибирь и Дальний Восток существовала только одна протезная мастерская. И повсеместно наблюдалась картина, описанная в 1945 году заместителем начальника ГВСУ генерал-майором медслужбы Ходорковым в записке народному комиссару соцобеспечения РСФСР А. Н. Сухову:

"При проверке в марте с. г. представителем ГВСУ КА установлено, что дело протезирования раненых с ампутированными конечностями, находящихся в эвакогоспиталях гг. Кисловодска, Ессентуки и Пятигорска, организовано и поставлено явно неудовлетворительно. Работа идет самотеком, никакого планирования ее нет; директор Пятигорской мастерской тов. Гранов работает бесконтрольно, распределением протезов распоряжается самостоятельно, без участия представителя МЭПа, очередности обеспечения протезами не соблюдает; протезист и смерщики редко бывают в госпиталях. В результате сроки изготовления протезов затягиваются до 6 месяцев и выше, и раненые то поодиночке, то группами ежедневно стекаются по собственной инициативе в протезную мастерскую, добиваясь получения протезов. Благодаря отсутствию контроля и беспорядочным индивидуальным посещениям ранеными протезной мастерской у работников последней широко развилось взяточничество не только деньгами, но продуктами и водкой... С 1 января по 15 марта 55% из числа готовых к протезированию раненых, не дождавшись протезов, уехало домой. Качество выпускаемых Пятигорской мастерской протезов низкое, отделка их грубая, неряшливая, вскоре после выдачи требуют ремонта или переделок".

При такой заботе о выживших уже не кажется чем-то сверхъестественным отношение к умершим. В докладе о положении в Туле и Калуге, полученном Андреевым в 1943 году, говорилось:

"Захоронение в Туле и Калуге военнослужащих, умерших в госпиталях, проводится на отдельных участках городских кладбищ. Осмотренные нами участки захоронения находятся в неудовлетворительном состоянии: не огорожены, надмогильные холмики не обложены дерном, есть обвалившиеся могилы. Надмогильных знаков или нет совсем, или же имеются в виде простого кола, забитого в изголовье могилы. На многих могилах нет номеров и надписей, и поэтому нельзя установить, кто в них похоронен. Участки не имеют профилированных дорожек, нет цветов; больше того, многие участки и могилы (Тула) заросли бурьяном и имевшиеся когда-то дощечки от времени покоробились, а надписи выцвели, смылись дождем. Имели место случаи, когда приезжавшие родственники не могли найти место захоронения своих близких. Трупы умерших перевозятся, как правило, в простых телегах или грузовых машинах, без гробов, еле прикрытыми брезентом, и нередко укладываются в могилы голыми".

Истина заключалась в том, что власти всех уровней перевалили заботу о раненых на население страны. Жители городов и сел несли в госпитали свою утварь и кровати, обеспечивая их потребности, как писал Митерев, на девять десятых на протяжении всей войны. Они же после тяжелейшей работы в поле и у станка приходили в госпитали, ухаживали за ранеными и нередко кормили их, отрывая продукты от своих скудных пайков и запасов. А их дети учились в школе в четыре смены, до глубокой ночи, поскольку все лучшие здания отдавали под госпитали.

Эти же люди отдавали для фронта и победы свою кровь. Руководители советской медицины с гордостью называли цифру 1,7 млн литров крови и вспоминали, что главы промышленных наркоматов поставили трудное условие: доноры через четыре часа после сдачи крови снова должны стоять у станков, поскольку так нужно стране. Донорам, правда, обещали особые пайки. Но и здесь партия и правительство остались верны себе. Начальник управления городских больниц Наркомздрава СССР Александровский писал в 1944 году в ЦК ВКП(б):

"Наркомторгом Союза ССР даны указания Наркомторгу Украины об улучшении снабжения доноров, однако этот вопрос до настоящего времени остается крайне тяжелым; почти во всех городах отоваривание пайка донора проходит неудовлетворительно".

А вот народ полностью оправдал надежды советского руководства. Жизнь в нечеловеческих условиях сделала его привычным ко всему. И именно поэтому более трех четвертей раненых, несмотря на антисанитарию, голод и неквалифицированное лечение в госпиталях, выздоравливали и возвращались на фронт. А совершенно незнакомые люди отдавали им последнее, надеясь, что где-то далеко так же будут заботиться об их раненых родных и близких. И это действительно был подвиг, от совершения которого советская власть полностью устранилась.