Отправлено: 12.05.11 09:32. Заголовок: К теме расстрела генералов Качанова и Гончарова

Без суда и следствия
Александр Чураков
Без суда и следствия…
(или 270-й приказ Ставки ВГК в действии)

От остальных дел, поступивших в этот день на разрешение, папка с материалами в отношении генерала Гончарова В.С. выделялась своим объемом, – она была непривычно тонкой.
Обращало на себя внимание и необычное содержимое папки. В "деле" не было ни приговора, ни протокола судебного заседания или выписки из постановления Особого совещания, ни обвинительного заключения. Отсутствовали протоколы следственных действий. Не было даже намека на какое-нибудь, хотя бы поверхностное, объяснение. Все материалы составляли 6 листов, из которых два дублировали друг друга и являлись актом об изъятии имущества у генерал-майора Гончарова В.С. «при приведении в исполнение решения уполномоченных Государственного Комитета Обороны». В акте указывалось, что 11 сентября 1941 г. в деревне Заборовье по решению уполномоченных Государственного Комитета Обороны СССР армейского комиссара 1-го ранга т. Мехлиса и генерала армии т. Мерецкова «во внесудебном порядке за дезорганизацию в управлении артиллерией армии и личную трусость был расстрелян начальник артиллерии 34-й армии генерал-майор Гончаров Василий Сафронович, 1894 года рождения, член ВКП(б) с 1939 года».
Первый лист дела – справка за подписью заместителя начальника 1 отделения особого отдела НКВД СЗФ (Северо-Западного фронта), из которой следовало, что «по решению уполномоченных Государственного Комитета Обороны – заместителей Народного Комиссара обороны т.т.Мехлиса и Мерецкова 11 сентября 1941 г., между 17-18 ч., в д. Заборовье, в присутствии наличного состава штаба 34 армии в числе 23 чел., расстрелян б. начальник артиллерии 34 армии генерал-майор артиллерии Гончаров Василий Сафронович».
Согласно названной справке все «изъятые перед исполнением приговора документы и личное оружие (пистолет)» приняты лицом, подписавшим её, «от адъютанта т. Мехлиса бригадного комиссара т. Фисунова, по сообщению которого и составлена настоящая справка».
Другие три документа – копия сопроводительной к изъятому у Гончарова партбилету в адрес парткомиссии СЗФ, где также отмечено, что 11 сентября Гончаров за дезорганизацию «в управлении Артиллерией армии и личную трусость расстрелян во внесудебном порядке», с отметкой о получении партбилета «батальонным комиссаром 14.9.41»; расписка о сдаче изъятого у Гончаров «пистолета «Маузер» калибра - 7,65, за № 461909, с двумя обоймами и 16 патронами к нему; а также – сопроводительная на имя заместителя начальника управления особых отделов НКВД СССР комиссара государственной безопасности 3 ранга Мильштейна С.Р. к изъятым у Гончарова: ордену «Красного Знамени» № 15114, ордену «Красного Знамени» № 65, медали «20-летия РККА» № 12991, орденской книжки № 012803 и двух книжек-купонов к ней. В сопроводительной отмечено, что перечисленные награды принадлежали бывшему «Нач. Арта 34 армии генерал-майору Гончарову В.С., расстрелянному перед строем 11.IX.с.г.», подписана она начальником особого отдела НКВД Северо-Западного фронта комиссаром госбезопасности 3 ранга Бочковым В.М . (Последний состоял в указанной должности с июля по декабрь 1941 года, являясь одновременно, с августа 1940 по ноябрь 1943 года, Прокурором СССР). По исчерпывающей характеристике бывшего Главного военного прокурора генерал-лейтенанта юстиции Н.П. Афанасьева, «…чтобы не мешала прокуратура, был найден предлог, и Прокурор Союза Михаил Иванович Панкратьев был заменен… по рекомендации Берии… Виктором Михайловичем Бочковым, работником особого отдела, человеком, совершенно не знакомым даже с функциями прокуратуры ).
Из надзорного производство (НП), поступившего вместе с делом, также невозможно было понять, за что конкретно и при каких обстоятельствах был расстрелян начальник артиллерии 34-й армии.
Куцая формулировка: «расстрелян во внесудебном порядке за дезорганизацию в управлении артиллерией армии и личную трусость» без какой-либо конкретики, детализации, не содержавшая ни доказательств, ни даже попытки анализа ситуации, подсказывала, что краткость в данном случае являлась не «сестрой таланта», а лишь средством бездоказательной дискредитации расстрелянного генерала, прикрепленным к его имени ярлыком, каковых за время работы в отделе реабилитации довелось перевидеть во множестве.
Почти полное отсутствие информации о причинах и обстоятельствах расстрела Гончарова подсказывало, что без дополнительно проверки здесь не обойтись, и я начал готовить соответствующие документы.
По дороге с работы дело Гончарова не выходило у меня из головы, в т.ч. из-за причастности к нему одиозной фигуры Мехлиса. Поэтому, приехав домой, я сразу достал книгу Ю.В.Рубцова «Alter ego Сталина. Страницы политической биографии Л.З.Мехлиса» . Поскольку ни в оглавлении, ни в примечаниях нужной информации не оказалось, пришлось внимательно просматривать страницу за страницей, разыскивая хотя бы какое-то упоминание о связи Мехлиса с Северо-Западным фронтом, а еще лучше – с 34-й армией, в сентябре 1941 г. Но больше всего, конечно, хотелось увидеть фамилию Гончарова. И на 188 странице поиск увенчался успехом! А еще через несколько страниц обнаружилась и фотография этого человека.
Юрий Рубцов достаточно подробно описал обстоятельства, связанные с расстрелом генерала Гончарова, а также отстранением от командования и арестом Мехлисом командующего 34-й армией генерал-майора К.М.Качанова. Таким образом, появилась еще одна фамилия, и сфера поиска значительно расширилась, а главное прояснились обстоятельства, при которых были репрессированы Гончаров и Качанов (именно в такой последовательности), поскольку в т.н. «деле», кроме голословного обвинения Гончарова и констатации факта его расстрела, не было ничего.
В отношении Гончарова Ю.Рубцов со ссылкой на свидетеля расстрела полковника в отставке В.П.Савельева пишет: «По приказу Мехлиса работники штаба 34-й армии были выстроены в одну шеренгу. Уполномоченный Ставки быстрым, нервным шагом прошел вдоль строя. Остановившись перед начальником артиллерии, выкрикнул: «Где пушки?». Гончаров неопределенно махнул рукой в направлении, где были окружены наши части. «Где, я вас спрашиваю?» – вновь выкрикнул Мехлис и, сделав небольшую паузу, начал стандартную фразу: «В соответствии с приказом наркома обороны СССР № 270...». Для исполнения «приговора» он вызвал правофлангового – рослого майора. Тот, рискуя, но не в силах преодолеть душевного волнения, отказался. Пришлось вызывать отделение солдат…».
В книге частично процитирован и «составленный лично Мехлисом», а точнее сфальсифицированный, 12 сентября 1941 г., т.е. на следующий день после расстрела Гончарова, приказ № 057, который, в частности, гласил: «…За проявленную трусость и личный уход с поля боя в тыл, за нарушение воинской дисциплины, выразившееся в прямом невыполнении приказа фронта, за непринятие мер для спасения материальной части артиллерии, за потерю воинского облика и двухдневное пьянство в период боев армии генерал-майора артиллерии Гончарова, на основании приказа Ставки ВГК № 270, расстрелять публично перед строем командиров штаба 34-й армии» .
Вместе с тем возникли и новые вопросы. Ю.Рубцов пишет, что Качанов и Гончаров были посмертно реабилитированы . Но тогда: во-первых, в деле Гончарова должно было бы находиться заключение военной прокуратуры о его реабилитации или соответствующее определение суда. Ни того, ни другого там не было. Во-вторых, в надзорном производстве по делу Гончарова также не было никаких сведений о реабилитации, а лишь об изменении формулировки в приказе об исключении его из списков ВС СССР с «…как расстрелянный за трусость» на исключение из списков Советской Армии «ввиду смерти». Что касается «потери воинского облика» и «двухдневного пьянства», «инкриминированных» Гончарову в приказе, то ни в деле, ни в документах Главной военной прокуратуры, ни в книге Ю.Рубцова ровным счетом никаких сведений об этом нет. Иначе говоря, обвинения эти голословны.
На следующий день в архиве ГВП было получено надзорное производство по уголовному делу Качанова, которое значительно дополнило имевшиеся сведения о гибели Гончарова, а заодно и проиллюстрировало некоторые особенности этапа реабилитации жертв политических репрессий, начатого после смерти Сталина, во второй половине 1953 года. Поскольку обстоятельства, приведшие к расстрелу Гончарова и аресту Качанова, тесно связаны между собой, остановимся на деле Качанова более подробно.
Необходимое отступление-1
(Качанов К.М.)
В апреле 1956 года в адрес Н.С.Хрущева с заявлением о реабилитации К.М. Качанова обратилась его жена – Качанова Феодора Архиповна, которой лишь в 1945 году через военкомат удалось узнать о том, что муж еще в 1941 году был приговорен к расстрелу. Женщина писала, что, зная Качанова по совместной жизни с 1923 года «как человека, преданного Партии и Родине, неспособного совершить преступление», она полагает, что он «стал жертвой неблагоприятно сложившихся обстоятельств в начале войны», и просила реабилитировать мужа.
Проверкой архивного уголовного дела в Главной военной прокуратуре было установлено, что 27 сентября 1941 г. военным трибуналом Северо-Западного фронта бывший командующий 34-й армией генерал-майор Качанов Кузьма Максимович, «служивший в Советской Армии со дня ее организации», по ст.ст.193-2, п. «г», 193-20, п. «б» и 193-22 УК РСФСР по совокупности совершенных преступлений подвергнут расстрелу, с лишением воинского звания «генерал-майор». Приговор являлся окончательным и обжалованию не подлежал. 28 сентября 1941 г. он был утвержден заместителем Народного Комиссара обороны СССР армейским комиссаром 1 ранга Мехлисом и на следующий день, 29 сентября, приведен в исполнение.
Суд признал Качанова виновным в неисполнении полученного им 8 сентября 1941 г. приказа Военного Совета Северо-Западного фронта с задачей – нанести удар во фланг и тыл наступавшему противнику, уничтожить его и выйти на новый рубеж. Вопреки этому приказу, он снял с оборонительного рубежа три дивизии, что дало противнику возможность усилить наступление на участке фронта и прорваться в тыл армии. Узнав об этом, он самовольно отдал приказ об отводе с занимаемого рубежа ряда частей армии, «тогда как никакого воздействия со стороны противника не было. Отход произведен в беспорядке, управление войсками было утрачено, в результате чего врагу был открыт фронт и дана возможность занять часть нашей территории».
Кроме того, указанные его действия, согласно приговору, «привели к дезорганизации армии, личный состав которой бросил материальную часть артиллерии, автотранспорт и обозы, которые были захвачены противником». По изложенным причинам войска армии на 11 сентября 1941 г. «оказались небоеспособными и не могли выполнять стоявшие перед ними задачи».
Учитывая характер приведенного обвинения, решение вопроса о его обоснованности требовало привлечения к этой работе соответствующих военных специалистов, знания, понимания и грамотного анализа ими всех обстоятельств, так или иначе способствовавших приведению частей 34-й армии в небоеспособное состояние, в связи с чем в октябре 1956 г. дело с соответствующим запросом было направлено в оперативное управление Генерального Штаба Советской Армии.
Несколько месяцев потребовалось офицерам Генштаба, чтобы скрупулезно разобраться во всех деталях оперативной обстановки, учесть реальные изменения в соотношении сил, происшедшие 8 - 10 сентября 1941 г. на участке действий 34-й армии, временной фактор и многое другое. В частности, ими было установлено, что обстановка в полосе обороны 34-й армии на 9, а тем более 10 сентября 1941 г., резко ухудшилась, поскольку еще 9 сентября войска 34-й армии были окружены и вынуждены действовать в отрыве от соседей. Директива же Военного Совета Северо-Западного фронта, в неисполнении которой был обвинен Качанов («неисполнение приказа»), исходила из оперативной обстановки по состоянию на 8 сентября, поэтому выполнить ее Качанов объективно не имел возможности.
Поэтому принятое им как командующим армией (при отсутствии связи со штабом фронта и в условиях ведения боя при угрозе окружения подчиненных войск) решение на перегруппировку вверенных ему сил с целью стабилизации войск армии в обороне и разгрома вклинившейся группировки противника соответствовало обстановке.
Таким образом, обвинение Качанова в неисполнении приказа являлось необоснованным, как и обвинение в оставлении поля боя, поскольку он все время находился в войсках, которые вели бои с наступавшим противником, и никаких данных о якобы проявленной им трусости в деле нет.
Что же касается завладения немецкими войсками материальной частью вооружения (в т.ч. боевой техникой и артиллерией) 34-й армии, то в данном случае имел место именно захват противником этих средств ведения войны в силу общей неблагоприятно сложившейся для наших войск боевой обстановки, а не «оставление их противнику», как было вменено в вину Качанову.
О своих выводах специалисты Генерального Штаба сообщили в Главную военную прокуратуру 5 января 1957 г., а 1 февраля 1957 г. был подготовлен проект протеста за подписью Главного военного прокурора генерал-майора юстиции А.Г.Горного в Военную коллегию Верховного Суда СССР с предложением: приговор военного трибунала Северо-Западного фронта от 27 сентября 1941 г. в отношении Качанова К.М. отменить и дело о нем дальнейшим производством на основании п.5 ст.4 УПК РСФСР прекратить, «за отсутствием в действиях, приписываемых обвиняемому, состава преступления» (так в документе, - авт.).
Однако подобная технология принятия такого решения была бы слишком проста для описываемого периода в истории военной юстиции и реабилитации. Собственной, пускай и обоснованной, позиции Главной военной прокуратуры для рассмотрения вопроса о реабилитации опального генерала было недостаточно. Поэтому подготовленный проект протеста остался нереализованным.
Вопрос не был согласован с командованием.
Для устранения этого административно-бюрократического пробела 5 августа 1957 г. (т.е. через полгода после подготовки проекта протеста ГВП) представитель Главной военной прокуратуры «доложил дело Качанова»… одному из участников описываемых событий, к этому времени уже Маршалу Советского Союза, Мерецкову К.А. Последний, как видно из справки в материалах надзорного производства, «лично ознакомившись с некоторыми материалами дела, заявил, что командующий 34-й армией Качанов в сложной обстановке 1941 г., не имея опыта командования крупными воинскими соединениями, не справился с возложенной на него задачей, растерялся, упустил руководство и в результате потерял управление армией и потерпел поражение».
Не вдаваясь в пространные комментарии этой части справки, хотелось бы все же заметить, что слова «не имея опыта командования крупными воинскими соединениями» применительно к первым месяцам Великой Отечественной войны могли быть отнесены к значительной части советских военачальников по той простой причине, что их более опытные предшественники и коллеги были физически уничтожены НКВД под руководством партийно-государственной верхушки страны в предыдущие годы. Поэтому отсутствие «опыта командования» являлось одной из составляющих общей трагедии Красной Армии первых месяцев войны и уж в любом случае никак не могло быть поставлено в вину Качанову, как и многим другим, оказавшимся в аналогичном положении, советским военачальникам.
Вместе с тем, Мерецков признал, что «34 армия сыграла положительную роль в общем плане задержки немецких войск, стремившихся выйти на Бологое, с тем, чтобы форсированным маршем развивать наступление на Москву и Ленинград». «Предание же генерала Качанова суду ВТ (по мнению маршала Мерецкова) объясняется весьма сложной боевой обстановкой, в которой малейшее отступление от данных для боя указаний, а такие отступления генерал Качанов допустил, (данное утверждение, как уже знает читатель, не вполне соответствует действительности, авт.) грозило серьезнейшими последствиями не только в масштабах фронта, но даже в масштабах оперативного направления».
Нельзя во всем согласиться с таким объяснением причины «предания Качанова суду ВТ». Разумеется не вызывает никаких возражений справедливость доводов маршала Мерецкова ни о сложности боевой обстановки, ни об угрозе серьезных последствий «отступления от данных для боя указаний». Однако вряд ли расстрел генерала Гончарова, о чем Мерецков и не вспомнил (не посчитал нужным или не захотел вспоминать об этом позорном и трагическом случае, к которому оказался причастен?), и «предание суду» ВТ генерала Качанова (с заведомо тем же исходом) могли упростить боевую обстановку того времени или способствовать успеху на оперативном направлении. Скорей напротив, уничтожение двух генералов, один из которых – Качанов – служил в Красной Армии «со дня ее организации», а в 1938-1939 гг. был Главным военным советником в Испанской Республике, а второй – Гончаров - к этому времени награжден двумя орденами «Красного Знамени», (значит, служили оба не за страх, а за совесть), вряд ли могло улучшить положение с кадрами высшего офицерского состава. К тому же оба они уже приобрели первый опыт боев в этой войне…
В итоге упомянутой встречи Мерецкова с представителем ГВП маршал все же «не возражал» против постановки вопроса о пересмотре дела. Однако и этого оказалось недостаточно.
14 сентября 1957 г. врио Главного военного прокурора генерал-майор юстиции В. Жабин направил письмо заместителю Министра обороны СССР Маршалу Советского Союза Коневу И.С., последний абзац которого объясняет как причину столь продолжительных согласований, так и подлинный мотив предания Качанова суду, поэтому привожу его полностью: «Учитывая, что Качанов предавался суду по указанию представителей Ставки Верховного Главнокомандования, прошу Вашего согласия на реабилитацию Качанова» (выделено мной, – авт.).
Предавался суду «по указанию представителей Ставки…», – не в этом ли действительная причина, объясняющая как факт осуждения Качанова «без вины», так и сложности, связанные с согласованием его реабилитации? 18 сентября письмо поступило в Министерство обороны СССР, а 25 сентября было возвращено в ГВП с резолюцией Конева: «т. Жабин. С Вашей постановкой согласен. 23.9.57».
Лишь после получения этого официального согласия «с постановкой» вопроса о реабилитации дело Качанова с протестом Главного военного прокурора было направлено в Военную коллегию Верховного Суда СССР, определением которой от 19 декабря 1957 г. приговор военного трибунала Северо-Западного фронта от 27 сентября 1941 г. в отношении Качанова К.М. отменен и дело прекращено за отсутствием состава преступления, о чем сообщено вдове генерала.
* * *
А как же подчиненный Качанова – генерал-майор Гончаров – начальник артиллерии 34-й армии, расстрелянный «за дезорганизацию в управлении артиллерией и личную трусость»?
В НП по делу Качанова оказалась и разгадка вопроса о «реабилитации» Гончарова В.С., о которой упоминает в своей книге Ю. Рубцов – копия приказа Министра Обороны СССР № (без номера) от «___» сентября 1957 г. (дата в документе также отсутствует) за подписью заместителя Министра Обороны СССР Маршала Советского Союза И.С. Конева.
Согласно этому приказу МО СССР, в связи с жалобой сына Гончарова была проведена проверка «правильности его расстрела», которой установлено, что никаких материалов, подтверждающих вину Гончарова, не имеется, следствие не проводилось, объяснения генерала о причинах тяжелого положения, в котором оказалась артиллерия армии, проверены не были. Архивными оперативными материалами, имеющимися в Генеральном штабе, вина Гончарова «за неудачи войск 34 армии» также не подтверждается. Далее в приказе делается вывод: «решение о его (Гончарова, - авт.) расстреле без суда и следствия надо считать необоснованным, принятым без учета всех обстоятельств, в которых действовали войска 34 армии в сентябре 1941 г.».
Резолютивная часть приказа гласит: «Считать расстрел генерал-майора артиллерии Гончарова Василия Сафроновича необоснованным. Гончарова посмертно реабилитировать».
Информация об авторе «необоснованно принятого, без учета всех обстоятельств», «без суда и следствия» решения о расстреле Гончарова в приказе «дипломатично» обходится молчанием. Вместо указания должности, воинского звания и фамилии этого лица «скромно» отмечено, что командующий артиллерией 34 армии генерал-майор артиллерии Гончаров Василий Сафронович был расстрелян 11 сентября 1941 г. по «устному распоряжению вышестоящего начальника».
Чем вызывалась острая – «без суда и следствия», «без проверки объяснений» – необходимость безотлагательного расстрела Гончарова, какими мотивами руководствовался «вышестоящий начальник», отдавая это «устное распоряжение»? Почему «устное»? Об этом в приказе ни слова.
Не отражено и то существенное обстоятельство, что расстрел Гончарова носил публичный, демонстративный – насколько позволяла обстановка – характер. (О том, что расстрел был проведен перед строем командиров штаба 34 армии, отмечено и в докладе представителей Ставки от 12 сентября 1941 года на имя Сталина).
Следовательно, решение о реабилитации тоже должно быть публичным. Ведь «РЕАБИЛИТИРОВАТЬ» означает: «Восстановить прежнюю незапятнанную репутацию». Таким образом, в приказе должен быть определён круг лиц, до сведения которых его надлежит довести.
Вопрос об ответственности «вышестоящего начальника» за отдание необоснованного «устного распоряжения» о расстреле невиновного генерала в приказе также обойден молчанием.
Правда, к моменту издания приказа постановка этого вопроса уже несколько запоздала – Мехлис умер 13 февраля 1953 г. и никакой ответственности, естественно, лично нести уже не мог.
Однако, в данных его действиях усматривалось не просто принятие «недостаточно обоснованного решения», а явный произвол, содержащий признаки воинского должностного преступления, предусмотренного ст. 193-17 УК РСФСР (в ред. 1926 г.). Умолчание об этом факте и отсутствие должной оценки в приказе действий «вышестоящего начальника» не может не вызвать обычный в подобных случаях вопрос: «Кому это выгодно?».
Вероятно, одна из причин отсутствия в приказе о реабилитации Гончарова какого-либо анализа мотивов отдания «необоснованного устного распоряжения» и оценки действий таинственного «вышестоящего начальника», как и «камерный», «келейный» характер самого приказа, кроется в следующем.
Вместе с Мехлисом на Северо-Западный фронт и в 34-ю армию в сентябре 1941 г. прибыли заместитель председателя Совнаркома СССР Булганин Н.А. и генерал армии Мерецков К.А.
Как докладывал заместитель начальника отделения особого отдела НКВД Северо-Западного фронта лейтенант госбезопасности Канер начальнику Особого отдела НКВД Северо-Западного фронта Бочкову (он же - Прокурор СССР), 12 сентября 1941 г. «в 01 ч.» он, Канер, «был вызван к заместителю председателя СНК СССР тов. Булганину и заместителю Наркома Обороны тов.Мехлису, от которых получил приказание взять под стражу и доставить в Валдай для дальнейшего этапирования в Москву - к тов.Абакумову – б. командующего 34 армией генерал-майора Качанова Кузьму Максимовича, арестованного по решению т.т.Мехлиса и Булганина, как оставившего армию и покинувшего самовольно поле боя».
Таким образом, Булганин, выявляя лиц, виновных в неудачах 34-й армии, из числа ее командования, играл явно не последнюю роль. И хотя, как справедливо отмечает Ю.Рубцов, «ключевой фигурой… следует считать именно Мехлиса, поскольку Булганин досрочно вернулся в Москву, а Мерецков, для которого эта поездка была первой после освобождения из заключения, уже 17 сентября получил назначение на Волховский фронт», необходимо учитывать, что Булганин, занимавший до 1955 года пост Министра обороны СССР, являлся затем до 1958 года председателем Совета Министров СССР, а также членом Политбюро ЦК КПСС. Очевидно, что вопрос об ответственности Мехлиса за произвол, допущенный как в отношении Гончарова, так и при необоснованном отстранении от должности и аресте Качанова, в период их реабилитации в 1956-1957 гг. не мог быть поставлен, не затронув и «тов. Булганина».
Однако, если бы даже Мехлис был назван как непосредственный инициатор и организатор расстрела Гончарова и если бы в числе лиц, причастных к репрессированию Качанова, был назван вместе с Мехлисом и Булганин, это все равно была бы только часть правды о действительных причинах гибели обоих генералов. Ведь их, (Мехлиса и Булганина), действия при решении судьбы командования 34 армии являлись лишь производными от общей практики советской партийно-государственной системы в подобных случаях. В случаях, когда для объяснения сбоев в работе необходимы были жертвы из числа ее же защитников и приверженцев, которых можно было бы объявить виновными в неподготовленности обороны, в отсутствии необходимой технической оснащенности Красной Армии, в окружениях и массовом захвате в плен советских военнослужащих и других катастрофах первых месяцев войны… Павлов Д.Г. и Климовских В.Е., Григорьев А..Т. и Коробков А.А., Оборин С.И., Качалов В.Я., Понеделин П.Г. и Кириллов Н.К… Особенно хотелось бы обратить внимание читателя на три последних фамилии. Именно их примеры были использованы для иллюстративного наполнения описательной части приказа Ставки ВГК об ответственности военнослужащих за сдачу в плен и оставление врагу оружия от 16 августа 1941 года № 270 – того самого, на который, в свою очередь, ссылались авторы упомянутого приказа № 057 от 12 сентября 1941 г.
Гончаров и Качанов стали лишь новыми звеньями в этой цепи.

...

 Отправлено: 12.05.11 09:33. Заголовок: ... По счастливой с..

...

По счастливой случайности удалось избежать подобной участи и К.А. Мерецкову.
Несмотря на то, что в приведенной ранее «справке» из дела Гончарова за подписью зам.начальника 1 отделения ОО НКВД СЗФ сказано, что расстрелян он по решению «т.т.Мехлиса и Мерецкова», не вызывает сомнения, кто являлся инициатором и главным «вдохновителем» расстрела. Неслучайно в приказе о реабилитации Гончарова «вышестоящий начальник», отдавший «устное распоряжение» о расстреле, назван в единственном числе.

Необходимое отступление - 2
(Мерецков К.А.)
В книге П.Я. Егорова «Маршал Мерецков» сказано: «На второй день войны он (Мерецков, - авт.) срочно был вызван в Москву. По прибытии ему стало известно, что Совет Народных Комиссаров и Центральный Комитет партии приняли решение о создании Ставки Главного Командования Вооруженных Сил СССР. При Ставке создавалась группа постоянных советников из числа наиболее известных военных и государственных деятелей. В ее состав включался и генерал армии К.А. Мерецков.
В первых числах сентября 1941 года К.А. Мерецков в качестве представителя Ставки Верховного Главнокомандования вылетел на Северо-Западный фронт, где складывалась весьма неблагоприятная обстановка…» Очевидно, это все, что можно было написать в 1974 году о жизни Мерецкова в период с 23 июня по «начало сентября» 1941 года.
Для создания у читателя более полного представления о положении Мерецкова к сентябрю 1941 г. необходимо напомнить некоторые предшествовавшие этому обстоятельства, связанные, в частности, с проведением следствия, о котором упоминает Ю.Рубцов.
Выбив в 1937 – 1938 годах значительную часть командных кадров РККА, НКВД не остановился на достигнутом, и в 1941 году, несмотря на начало Великой Отечественной войны и тяжелейшие потери в офицерских кадрах, продолжал сочинять миф о «военно-фашистском заговоре», вырывая из армейских рядов и втягивая в его сюжет всё новых действующих лиц, вынуждая их играть трагические роли несуществующих в реальной жизни персонажей.
Одна из таких ролей по «сценарию» НКВД отводилась заместителю Наркома Обороны СССР генералу армии Кириллу Афанасьевичу Мерецкову, который был арестован 23 июня 1941 года по подозрению в совершении преступлений, предусмотренных «ст. ст. 19-58 п. 8, 58 п.п. 1-б, 7 и 11 УК РСФСР» (в ред. 1926 г.).
В качестве причины ареста в постановлении от 5 июля 1941 года фигурировал факт «преступной связи» Мерецкова с якобы завербовавшим его в антисоветский военный заговор бывшим командующим БВО Уборевичем , расстрелянным за участие в этом несуществовавшем заговоре в 1937 году.
В подтверждение данного обвинения авторы постановления ссылались на показания ряда военнослужащих, датированные 1937-1938 г.г., а также на показания бывшего помощника начальника Генерального штаба Красной Армии Я.В. Смушкевича от 21 июня 1941 года о якобы имевшейся «связи по заговору» между Штерном и Мерецковым.
28 июля 1941 г. был издан приказ № 0250 НКО СССР об осуждении Верховным Судом Союза ССР 22 июля 1941 г. генерала армии Д.Г. Павлова, генерал-майоров В.Е.Климовских, А.Т. Григорьева и А.А. Коробкова. И хотя бывший командующий Западным фронтом Павлов был осужден, как следовало из приказа, за проявленные якобы «трусость, бездействие власти, отсутствие распорядительности, развал управления войсками, сдачу оружия и складов противнику, самовольное оставление боевых позиций частями Западного фронта», что дало «врагу возможность прорвать фронт» , первоначально, согласно обвинительному заключению, ему были инкриминированы ст.ст.58-1 «б» и 58-11 УК РСФСР.
В частности, его обвиняли в том, что, «являясь участником антисоветского военного заговора, еще в 1936 году, находясь в Испании, предавал интересы республиканцев. Командуя Западным Особым военным округом, бездействовал». И, как далее указывалось в обвинительном заключении, «Павлов признал себя виновным в том, что в заговорщических целях не готовил к военным действиям вверенный ему командный состав, ослабляя мобилизационную готовность войск округа, и из жажды мести за разгром заговора открыл фронт врагу» .
Согласно обвинительному заключению, «как участник заговора Павлов уличается» показаниями 5 свидетелей, одним из которых назван Мерецков. На сегодняшний день общеизвестны методы, которыми пользовались сотрудники НКВД для получения подобного рода «уличающих» показаний, равно как и показаний «признательных», полученных, в частности, от самого Павлова. Т.н. «методы физического воздействия» активно применялись и к Мерецкову в период предварительного следствия по его делу.
В суде Павлов полностью отказался от «признательных» показаний о своем участии в антисоветском военном заговоре, пояснив, что дал их, будучи в невменяемом состоянии. Вместе с тем в ходе судебного следствия он фактически подтвердил данные им на предварительном следствии показания о том, что Мерецков «в неоднократных беседах» с ним «систематически высказывал свои пораженческие настроения, доказывал неизбежность поражения Красной Армии в предстоящей войне с немцами. С момента начала военных действий Германии на Западе Мерецков говорил, что сейчас немцам не до нас, но в случае нападения их на Советский Союз и победы германской армии хуже нам от этого не будет».
В конечном итоге Павлов был осужден не за измену Родине, а по ст.ст.193-17 «б» и 193-20 «б» УК РСФСР, т.е. не за контрреволюционные, а за воинские преступления. Обвинение же его в «участии в антисоветском заговоре», в котором он «уличался» показаниями Мерецкова, судом было отвергнуто.
Таким образом, Павлов из «уличаемого» превратился как бы в «уличителя» Мерецкова, дав в суде показания, которые вряд ли могли улучшить положение последнего.
С учетом изложенного, благополучное для К.А. Мерецкова разрешение ситуации казалось маловероятным.
18 августа 1941 года заместитель наркома Внутренних Дел СССР комиссар госбезопасности 3 ранга Кобулов утвердил постановление о продлении срока следствия по делу Мерецкова до 23 сентября 1941 года. Из данного документа видно, что по обвинению в принадлежности к антисоветской военно-заговорщической организации и сотрудничестве с германской разведкой Мерецков «виновным себя признал» и «изобличается» показаниями ряда заговорщиков, в связи с чем необходимо продолжить с ним следственные действия для выявления его «антисоветско-шпионских» связей. Одним словом, всё было за то, что Кирилла Афанасьевича ожидало продолжение достаточно пристрастных (судя по уже сделанному им «признанию») «следственных» действий и скорая незавидная участь, постигшая к тому времени многих его сослуживцев и товарищей.
Однако вопреки утвержденному Кобуловым постановлению, 6 сентября 1941 года следственные действия с Мерецковым были прекращены, а сам он … неожиданно освобожден «на основании указаний директивных органов по соображениям особого порядка». Какие таинственные силы ниспослали «директивным органам» эти соображения «особого порядка», что явилось тому причиной – загадка, решить которую, вероятно, еще предстоит историкам. Но факт остается фактом, Мерецков был освобожден.
Более того, уже через несколько дней он оказался в роли представителя Ставки в составе уже знакомой читателю комиссии на Северо-Западном фронте. Нужно ли говорить, что все описанные события предыдущих месяцев вряд ли могли способствовать росту его уверенности в себе, элементарной убежденности в прочности собственного положения.
Для принятия же решения о немедленном расстреле без суда и следствия перед строем офицеров начальника артиллерии 34 армии генерала Гончарова была, как представляется, необходима твердая уверенность в своей безнаказанности за подобный произвол, пусть и основанный формально на положениях 270-ого приказа Ставки. Едва ли, учитывая события предыдущих месяцев, Мерецков мог обладать такой уверенностью. Более вероятно то, что прибыв в 34 армию как представитель Ставки, он присутствовал там как один из «зрителей», на которых был рассчитан эффект принимаемых мер, чем как лицо, обладавшее на тот момент необходимой волей и способное реально повлиять на принятие решений о судьбах командования 34-й армии.

* * *
Приведенные обстоятельства, хотя и косвенно, способствуют установлению авторства рокового для Гончарова «устного приказа».
Однако нашлись и другие, более явные свидетельства роли Мехлиса в этом деле.
В 1963 году полковник запаса Горчинский Б.И. обратился в редакцию газеты «Красная Звезда» с просьбой о посмертной реабилитации «двух наших советских генералов». Как догадался читатель, речь идет о Гончарове и Качанове, об уже состоявшейся реабилитации которых автору письма – их бывшему сослуживцу и подчиненному, известно не было.
Он вспоминает: «В день выхода командующего (Качанова, - авт.) из окружения, на новый КП 34А прибыли три легковые машины. В них оказались Мехлис – представитель Ставки, с ним 1 генерал (вероятно, Мерецков, - авт.) и несколько полковников – новое командование 34А и охрана Мехлиса.
Мехлис немедленно вызвал к себе начальника артиллерии (34-й армии, - авт.), который уже оказался в штабе 34А, и спросил его: «Где твоя артиллерия?». И когда начальник артиллерии ответил: «Артиллерия 34А почти вся уничтожена авиацией противника», Мехлис приказал построить весь наличный офицерский состав штаба и без всякого суда и следствия перед строем расстрелял генерала – командующего артиллерией 34А».

Отступление третье, последнее
(некоторые примеры из предыдущей практики Л.З.Мехлиса)
Именно так, не откладывая в долгий ящик, не тратя времени на нудные формальности, с максимальным обеспечением наглядности, почти граничащей с театральностью, перед строем уже бывших сослуживцев, а лучше – подчиненных казнимого, – больше эмоциональное воздействие, любил разбираться Лев Захарович с провинившимися, на его просвещенный взгляд, начальниками.
Эти его агитационно-пропагандистское начало и «большевистская непримиримость» (не отягощенная стремлением объективно и внимательно разобраться в ситуации, или всерьез озаботиться судьбой зависевших от него людей, рассчитанная скорее на внешний эффект) достаточно ярко проявились задолго до описываемых событий.
Например, - на Финской, когда он 11 января 1940 г. в 7 часов 35 мин. вместе с Чуйковым В.И. докладывал начальнику Генерального Штаба о еще только предстоящем судебном разбирательстве в отношении командования разбитой противником 44 стрелковой дивизии: «…суд над Виноградовым, Волковым и Пахоменко будет проведен 11.01 в присутствии личного состава всех частей дивизии. Приговор будет приведен в исполнение на месте немедленно» (выделено мной, - авт.).
А в 21 час 41 мин. тех же суток - новый доклад: «Суд над бывшим командиром 44 СД Виноградовым, начальником штаба Волковым и начальником политотдела Пахоменко состоялся 11.01… под открытым небом… Суд т я н у л с я пятьдесят минут. Приговор к расстрелу был приведен в исполнение немедленно публично взводом красноармейцев…
Выявление всех предателей и трусов продолжается…».
Риторический вопрос: мог ли быть приговор иным, если непосредственно перед судом Москве было обещано, что в исполнение он «будет приведен … на месте немедленно»?
Когда же Главный военный прокурор запретил практику проведения в дальнейшем подобных «судов», Мехлис телеграфировал: «Вы запрещаете прокурору 9-й армии судить ряд лиц в порядке, примененном в отношении Виноградова и его банды. Мы провели здесь суд над Чайковским и комиссаром погранполка Черевко в том же порядке, который дал замечательный эффект. Сейчас проводим несколько процессов над рядовыми и притом все публично… Отмените вашу директиву, которая ничего, кроме вреда, не принесет. Мы не допускаем массовых репрессий, но добьемся проведения эффективных процессов. Мехлис».
Или еще раньше. В 1938 году. Когда, возвращаясь с Дальнего Востока в Москву, Мехлис прямо в поезде принял в Улан-Удэ секретаря обкома ВКП(б) Игнатьева и наркомвнудел Бурято-Монгольской АССР Ткачева, явившихся к нему в вагон с «челобитной» поскольку «лимиты по приказу НКВД 00447 они израсходовали, а в тюрьме находятся свыше 2000 арестованных, сроки содержания которых давно истекли». Войдя в положение просителей, но мало беспокоясь о судьбе 2000 арестованных, Лев Захарович по прибытии в Москву 27 октября 1938 г. поддержал перед Сталиным и Ежовым «просьбу местных руководителей» о выделении им дополнительного лимита на… 2500 человек для рассмотрения дел тройкой. (Что уж тут мелочиться: на 500 человек больше, чем просили. Впрок, так сказать, с запасом. Какая разница!).
Приведенные примеры дают хотя и далеко не полное, но вполне достаточное представление не только об умении этого государственного чиновника «назначить» виновных за чужие промахи (названные командиры реабилитированы 17.12.90), определив им в качестве меры наказания расстрел, но и о его нетерпимости ко всяким «формальностям» самого процесса разбирательства, к суду, который «тянется», стремлении, максимально сократив всяческие «выяснения», «публично» продемонстрировать представителям воинских частей и подразделений свою решимость найти и уничтожить любого, (определенного им самим), «предателя и труса». Да и судьба 2000 незаконно содержащихся под стражей граждан обеспокоила его лишь в том плане, что члены «тройки» лишены «законного» основания расправиться с ними, т.к., войдя в исполнительский раж, перестарались и… исчерпали лимит.
* * *
В данном случае, возвращаясь к событиям сентября 1941 г., такими жертвами оказались Гончаров и Качанов. После убийства Гончарова Мехлис, оставаясь верным параноидальной идее «поиска предателей и трусов», задолго до суда объявил опасным преступником Качанова. Передавая его для сопровождения офицеру особого отдела НКВД Северо-Западного фронта, он строго предупредил того: «Качанов является большим преступником… охранять его нужно надежно, т.к. он может сбежать или попытаться покончить с собой».
* * *
Нельзя не сказать и еще об одном обстоятельстве, не только непосредственно повлиявшем на принятие Мехлисом решения о расстреле Гончарова, но и послужившем правовым основанием для этого решения. Речь идет об уже упоминавшемся приказе Ставки ВГК от 16 августа 1941 года № 270.
Доктор исторических наук ветеран Великой Отечественной войны Мерцалов А.Н. так пишет о нем: «Heизглaдимый cлeд в paзвитии coвeтcкoгo вoeннoгo pyкoвoдcтвa ocтaвил пpикaз Cтaвки Bepxoвнoгo Глaвнoкoмaндoвaния Кpacнoй Apмии № 270 … Cфaбpикoвaнный в cпeшкe caмим Bepxoвным, oн ocнoвывaлcя нa нecocтoятeльнoм oбвинeнии нecкoлькиx гeнepaлoв Кpacнoй Apмии, oкaзaвшиxcя в плeнy, в «пoзopнoй тpycocти». Глaвнaя мыcль пpикaзa: «paccтpeл нa мecтe тpycoв и дeзepтиpoв». Cвoим ocтpиeм пpикaз был нaпpaвлeн в пepвyю oчepeдь пpoтив кoмaндиpoв. Boпpeки мeждyнapoднoмy пpaвy вce вoeннocлyжaщиe, пoпaвшиe в плeн, oбъявлялиcь внe зaкoнa, иx ceмьи пoдвepгaлиcь peпpeccиям».
Аналогичным образом высказался по поводу этого документа в публиковавшейся в еженедельнике "Совершенно секретно" статье "Расстрелянные генералы" полковник юстиции в отставке Александр ЛИСКИН (желающие могут ознакомиться с этитм материалом по адресуhttp://www.sovsekretno.ru/magazines/article/608 ).
Трудно не согласиться с приведенными оценками.
Стоит остановиться на этом нормативном акте несколько подробнее.
Как следует из этого документа, приказ был издан в связи с фактами проявления «трусости», «паники», «отсутствия настойчивости и воли к победе», «дезертирства к врагу» и «отсутствия серьезного сопротивления» со стороны командующих 28 и 12 армиями генерал-лейтенантов Качалова В.Я. и Понеделина П.Г., а также командира 13 стрелкового корпуса генерал-майора Кириллова Н.К.
В действительности Понеделин и Кириллов, сделав все возможное для вывода войск из окружения, но несмотря на это попавшие в плен, «виновны» были лишь в том, что, как они в последующем писали, «не нашли силы воли покончить с собой» . Качалов же и вовсе погиб от огня немецкой артиллерии вместе с экипажем танка, в котором он находился, 4 августа 1941 г. в районе деревни Старинка Стодолищенского района Смоленской области, где и был похоронен местными жителями в братской могиле вместе со своими подчиненными.
Несмотря на то, что ни один из приведенных в приказе фактов недостойного поведения названных военачальников не соответствовал действительности, на основании этих «фактов» командиры и политработники, «вo вpeмя боя срывающие c ceбя знаки различия и дезертирующие в тыл или cдaющиxcя в плeн вpaгy», данным приказом были приравнены к «нарушившим присягу» и «предавшим свою Родину дезертирам», семьи кoтopыx на этом основании, согласно приказу, подлежали apecтy. Резолютивная часть приказа среди прочих мер предписывала: «Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать нa мecтe пoдoбныx дезертиров из нaчcocтaвa».
Однако, основанный на ложных данных и искажавший действительные обстоятельства пленения советских военнослужащих приказ продолжал жить и формировать в общественном сознании на долгие годы вперед отношение к побывавшим в плену, а нередко и к вышедшим из окружения противника бойцам и командирам, как к потенциальным, заведомым трусам и предателям.
Для представителей военного командования и правоохранительных органов он являлся, кроме того, еще и своего рода директивным указанием, выражавшим волю высшего политического и военного руководства во главе со Сталиным, оценки и выводы которого, даже основанные на ложных посылках, как известно, не обсуждались, а принимались к исполнению безоговорочно.
Прямого отношения ни к 34 армии, ни к начальнику артиллерии этой армии Гончарову В.С., приказ Ставки ВГК № 270, не имел. Вместе с тем, в донесении на имя Сталина решение о расстреле Гончарова обосновывалось ссылкой именно на этот приказ.
Представляется, что связано это в первую очередь с тем, чтобы придать видимость законности данному решению, т.к. указанный нормативный акт фактически установил новый внесудебный порядок применения расстрела, являвшегося высшей мерой уголовного наказания, наделив этим правом вышестоящее воинское командование.
Такое положение противоречило требованиям действующего законодательства о применении расстрела, являвшегося, в соответствии со ст. 21 УК РСФСР исключительной мерой охраны государства трудящихся, применяемой лишь в случаях, специально указанных в статьях данного Кодекса. На основании же 270-ого приказа эта мера должна была применяться в отношении представителей начсостава РККА, допустивших (очевидно, по мнению лица, применяющего эту меру) в своей деятельности одно из поведенческих проявлений, перечисленных в данном приказе. О необходимости доказывания вины в приказе ничего сказано не было. И хотя о проведении расстрелов «без суда и следствия» в нем тоже прямо не говорилось, но, согласитесь, что формулировка «расстреливать на месте» едва ли допускала на практике иное толкование. Решение о расстреле Гончарова – свидетельствует именно об этом.
Подобные вольности в обращении с человеческой жизнью и Законом, да еще в период войны, которая, как известно, «всё спишет», (и ведь, действительно списывала), не могли остаться без последствий.
Уже 4 октября 1941 года в связи с участившимися «за последнее время» случаями «незаконных репрессий и грубейшего превышения власти со стороны отдельных командиров и комиссаров по отношению к своим подчиненным» был издан приказ за подписью Народного комиссара обороны и Начальника Генштаба № 0391 о фактах подмены воспитательной работы репрессиями.
Вот несколько выдержек из него:
«Лейтенант…Комиссаров без всяких оснований» застрелил красноармейца Кубицу; «…полковник Сущенко застрелил мл. сержанта Першикова за то, что он из-за болезни руки медленно слезал с машины»; «командир взвода… лейтенант Микрюков застрелил своего помощника – младшего командира взвода Бабурина якобы за невыполнение приказания»…
Но на эти факты обратили внимание лишь в октябре 1941 г.
Пока же, на начало сентября 1941 г., прошло совсем немного времени с момента издания 270 приказа, и его надо было не только довести до бойцов и командиров, но и личным примером показать, как именно его следует исполнять.
Прибывший в составе комиссии Ставки ВГК для инспекции частей Северо-Западного фронта начальник Главного политического управления РККА Л.З. Мехлис, используя неудачно сложившуюся боевую обстановку для частей 34 армии вполне справился с этой задачей. Он лично продемонстрировал офицерам штаба армии, как именно следует понимать слова «…расстреливать на месте...». Без проведения расследования, взяв на себя судебные функции по установлению вины и определению меры наказания, он обвинил командующего артиллерией генерал-майора Гончарова в дезорганизации управления артиллерией и личной трусости и, мотивируя свои действия требованиями названного приказа, организовал его расстрел.
При этом ни собственными действиями Гончарова, (который не пытался сопротивляться, скрыться, уклониться от исполнения принятого в отношении него решения или совершить какие-либо противоправные действия), ни объективными условиями (участники данного события в этот момент не находились в зоне непосредственного ведения боевых действий или подобной обстановке, ставящей под сомнение возможность исполнения данного решения и препятствующей проведению расследования) необходимость немедленного без суда и следствия расстрела Гончарова не вызывалась…
Учитывая, что решение о расстреле Гончарова принято без суда и следствия, представителем Ставки Верховного главнокомандования, т.е. несудебным органом, без установления и каких-либо доказательств его вины, без предъявления ему конкретного обвинения в соответствии с действующим законодательством, очевидно, что он репрессирован незаконно и необоснованно, по политическим мотивам.
На основании Закона РФ «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18 октября 1991 года, 15 октября 2002 года Главной военной прокуратурой Василий Сафронович Гончаров признан жертвой политических репрессий и реабилитирован.
http://www.proza.ru/2009/04/12/281

 Отправлено: 13.05.11 06:12. Заголовок: Админ пишет: Гончар..

Админ пишет:

цитата:

Гончаров и Качанов стали лишь новыми звеньями в этой цепи.

Посмотрел по ОБД Мемориал. Ни Гончаров, ни Качанов там не обнаруживаются. Означает ли это что все расстреляные за действительные и мнимые преступления военослужащие (как реабилитированные так и не реабиллитированные) в эту базу не внесены?

 Отправлено: 13.05.11 06:43. Заголовок: Юрист пишет: Посмот..

Юрист пишет:

цитата:

Посмотрел по ОБД Мемориал. Ни Гончаров, ни Качанов там не обнаруживаются.

Значит, плохо смотрели.

 Отправлено: 13.05.11 08:49. Заголовок: Lob пишет: Значит, ..

Lob пишет:

цитата:

Значит, плохо смотрели.

Я, кстати, тоже не нашёл. Вводил ФИО, но безрезультатно.

 Отправлено: 13.05.11 09:21. Заголовок: Полистал сборник ..

Полистал сборник "Командармы" изданный "Кучковым полем" с помощью ИВИ в 2005 году.
Конечно позорище в 21-м веке выпускать в свет подобные формулировки:

<\/u><\/a>

Кому в голову пришла такая "патриотическая формулировка" обстоятельств его смерти? Ген-лейтенанту Вожакину, что редактировал сборник?! Грешно, право.

 Отправлено: 13.05.11 09:53. Заголовок: Админ пишет: Я, кст..

Админ пишет:

цитата:

Я, кстати, тоже не нашёл

Я нашел, введя "Гончаров Генерал". Без имени-отчества он нашелся. Такая вот база. Свои сложности.

 Отправлено: 13.05.11 10:10. Заголовок: Lob пишет: Я нашел,..

Lob пишет:

цитата:

Я нашел, введя "Гончаров Генерал". Без имени-отчества он нашелся. Такая вот база. Свои сложности.

Спасибо! Буду знать, как "вертеть".

* Lob - А Кузьму Максимовича Качанова сможете найти?

 Отправлено: 13.05.11 14:25. Заголовок: Качанов пока не подд..

Качанов пока не поддается. Но отчаиваться не надо, ведь в базе, составленной на основе вот таких первичных документов

возможно все.